Штирлиц, или Как размножаются ежики - Страница 2

Партайгеноссе Борман был мелкий пакостник. Если Борману не удавалось досадить кому-нибудь, он считал прожитый день пропавшим. Если же получалось кому-то нагадить, Борман засыпал спокойно, с доброй счастливой улыбкой на лице. Любимая собачка Бормана, которая жила у него в кабинете, кусала офицеров за ноги, и поэтому всем приходилось ходить по Рейху в высоких сапогах. Мюллер, у которого было плоскостопие, от этого очень страдал. Однажды он имел неосторожность зайти в кабинет к Борману в кедах и был злостно укушен за левую ногу. Собачку пришлось отравить. С тех пор они с Борманом стали злейшими врагами.

Борман был любитель подкладывать кнопки на стулья, рисовать на спинах офицеров мелом неприличные слова, натягивать в темных коридорах сложные системы веревочек, споткнувшись о которые, несчастная жертва в лучшем случае падала или обливалась водой, в худшем – получала по голове кирпичом.

Особенной любовью Бормана пользовались ватерклозеты. Какие только гадости он не писал на дверях и стенах об офицерах Рейха, а иногда перерисовывал из французских бульварных журналов непристойные картинки. Под одной из таких картинок один раз он подписал "Это Ева Браун". Фюрер оскорбился и поручил ему же, Борману, выяснить, кто это сделал. Два месяца все в Рейхе пресмыкались перед Борманом, а Штирлиц даже придумал версию, чтобы оградить себя от подозрений, из которой следовало, что это сделал китайский шпион. В конце концов пострадал адмирал Канарис, который неосторожно выиграл у Бормана в преферанс его новую секретаршу.

Секретарши были второй страстью Бормана. Он то и дело увольнял одних и нанимал других, менялся секретаршами с Гиммлером, Шелленбергом, просил подарить секретаршу Мюллера, но Мюллер отказал.

В Рейхе Бормана не любили, но побаивались. Кому же приятно видеть на стене сортира свое имя рядом с чужими?

Борман был толст, лыс и злопамятен.

Мюллер закрыл папку, похлопал по синей обложке и сказал, довольный собой:

– Хорошее дельце. Интересно, что сказал бы по этому поводу Кальтенбруннер?

А сам Борман был в это время занят делами. Острым ножом он вырезал на двери туалета надпись:

"Штирлиц – скотина и русский шпион".

Удовлетворенно чмокнув, Борман дернул за веревочку и вышел. Он тщательно вымыл руки и с чувством выполненного долга направился в свой кабинет. День обещал быть удачным.

В кабинете Борман открыл сейф, запертый на семь секретных замков и просунул голову внутрь. Вчера он повесил в сейфе табличку на русском языке: "Руским развечикам смареть заприщено!!!" Кто-то жирным красным карандашом исправил орфографические ошибки и подписал: "Борман – дурак". Борман достал русско-немецкий словарь, перевел и логически помыслил:

"Кто-то исправил ошибки… Значит кто-то залез в сейф… Это не я… Скорее всего, это русский шпион… И плюс ко всему он лично знает Бормана. Следовательно, Борман его тоже знает. Кого я, Борман, знаю из русских разведчиков?"

Борман надолго задумался. Через полчаса он догадался поискать отпечатки пальцев. Еще через полчаса он их нашел. Отпечатки были четкими и жирными, видимо русский разведчик перед тем, как залезть в сейф, ел тушенку. Банка из-под тушенки стояла тут же, в сейфе.

"Здесь чувствуется работа Штирлица. Интересно, что сказал бы по этому поводу Кальтенбруннер?"

Борман вздохнул. Со Штирлицем связываться не стоило, все равно чего-нибудь придумает, еще и сам виноват окажешься. Это знали все.

Борман еще раз вздохнул и достал из сейфа дело пастора Шлага. За пастором Шлагом он следил давно и с интересом. Этот человек имел обширную женскую агентуру. Пастор бегал за любыми женщинами: старыми и молодыми, красивыми и не очень, замужними и наоборот. И женщины отвечали ему взаимностью, что Бормана, которого женщины не любили, очень удивляло и даже сердило.

"Зачем одному человеку столько женщин? Я понимаю, если бы они были, во-первых, секретаршами, во-вторых, у меня. А так… Наверно, он работает на чью-то разведку. Скорее всего, это не наша разведка. Следовательно, иностранная, – Борман поднял палец вверх, – его надо пощупать…"

И Борман, позвонив Айсману, отдал распоряжения.

От сильного удара ноги дверь распахнулась, и в кабинет вошел хмурый и заспанный Штирлиц.

– Борман! Дай закурить!

"У Штирлица кончились папиросы, – подумал Борман, протягивая портсигар с профилем Фюрера, – значит, он много курил. Много курят, когда думают. Значит, он много думал. Штирлиц просто так не думает. Следовательно, он что-то замышляет."

И Борман посмотрел в честные глаза Штирлица.

– Как дела?

– Плохо.

"Я, как всегда, прав! – обрадовался Борман. – Точно что-то замышляет! Надо его пощупать."

– Не хочешь ли кофе?

– Нет, – Штирлица передернуло. – Лучше пива.

Борман нажал на кнопку, и вошла секретарша, которую Штирлиц раньше не видел.

– Новенькая?

– Да, – похвалился Борман.

– А ничего, – одобрил Штирлиц.

– Мне тоже нравится, – сказал польщенный Борман. – Пива принеси, дорогая.

– Слушаюсь, партайгеноссе.

Секретарша принесла пива и стала ждать дальнейших распоряжений.

– Можешь идти, – махнул рукой Борман.

Секретарша, разочарованно покачивая бедрами, вышла. Штирлиц оторвал взгляд от двери и взял кружку с пивом.

– Садись, – предложил Борман, подставляя стул.

Штирлиц привычным жестом смахнул со стула кнопки и сел.

"Заметил, – ядовито подумал Борман, – Штирлица на кнопки не возьмешь. Чувствуется рука Москвы."

Глаза Штирлица потеплели.

– Хорошее пиво, – сказал он.

"Темнит, сукин кот. Обмануть хочет. Нет, брат Исаев, не на того напал. А не сыграть ли мне с ним шутку? Что если ему очень тонко намекнуть, что им интересуется Ева Браун?"