– А теперь спичку!
"Нарываются", – подумал Штирлиц, протягивая коробок.
– А что у тебя в рюкзаке?
– Пиво.
– Снимай рюкзак!
Штирлиц вздохнул и снял рюкзак, достал кастет, но подумав "Все-таки дети", положил обратно. Штирлиц любил детей.
– Долго еще ждать? – спросил обнаглевший юнец.
Звонкой оплеухой Штирлиц сшиб его с подоконника, ловко подхватил за шкирку и мощным пинком запустил его по лестнице.
Оторопевшие подростки хотели ускользнуть на верхний этаж, но ни один из них не покинул место инцидента без помощи Штирлица.
– Сколько лет? – спросил Штирлиц, взяв испуганную девчонку за подбородок.
– Семнадцать…
– Пиво будешь? Пошли.
В прихожей было накурено. Здесь же стояли черные лакированные сапоги с надетой на них фуражкой.
"Не иначе как Айсман, – подумал Штирлиц. – Больше трех бутылок не дам. Старая халява!"
Он пнул фуражку ногой, сдернул с вешалки грязные портянки Айсмана, и, прислушиваясь к доносившейся матерщине, прошел в комнату.
Айсман, упираясь пятками в свежую скатерть, развалился в кресле, обнимал двух красоток и рассказывал похабные анекдоты. В этом он был большой дока и порой смешил даже Штирлица, который, как чекист, стремился быть невозмутимым.
– Айсман! – рассвирепел Штирлиц. – Ты почему сам разулся, а баб не разул?!
– А может тебе их еще и раздеть? – отозвался Айсман.
Не отвечая, Штирлиц подошел к столу, спихнул ноги Айсмана, поставил на стол стакан из кармана и налил коньяка. Закусив огурчиком, который ему услужливо протянула одна из красоток, Штирлиц сказал:
– Сам раздену, если надо будет.
Тут в комнату вошла девушка с лестницы. Она тащила за собой громыхающий рюкзак.
– Пиво! – возрадовался Айсман, вскакивая с кресла и, мгновенно растеряв свой респектабельный вид, в три прыжка оказался у рюкзака. – А это что за лапочка?
– Познакомься, – сказал Штирлиц. – Как тебя зовут?
– Элена, – пролепетала девочка.
– Элена – это хорошо! – довольный Айсман доставал бутылки и расставлял их на полу, как фельдфебель расставляет своих солдат на плацу. – Чисто немецкое имя. А вот это, – он указал на своих красоток, – Эльза и Гретхен, или нет, наоборот, Гретхен и Эльза. Или… Впрочем, это не важно.
Они сели за стол и стали пить пиво из бутылок. Штирлиц давно научил офицеров Рейха пить прямо из горла, ссылаясь на свои хорошие манеры.
Айсман занялся Эленой и полез к ней под юбку. Элена смущалась и создавала видимость, что ничего особенного не происходит.
– Люблю молоденьких девочек, – пояснил Айсман Штирлицу.
– А я люблю Фюрера! – флегматично сказал Штирлиц.
– И я тоже! – поддакнула Элена.
– Фюрера каждая собака любит. Ты меня полюби, – не унимался Айсман, пытаясь раздеть сопротивляющуюся Элену, которая стеснялась Штирлица.
– Ну, – говорил Айсман, делая вид, что теряет над собой контроль. – В этом же нет ничего плохого. Вот был вчера в офицерском клубе, там такой стриптиз показывали, мы так нажрались.
– Подумаешь стриптиз! – сказала одна из красоток, кажется Эльза, оставив Штирлица на некоторое время в покое. – Я лучше могу!
– Посмотрим, – сказал Айсман.
"Опять бардак, – подумал Штирлиц. – А ведь хотел просто попить пива! В этой Германии все не как у людей…"
Штирлиц вздохнул, встал, подошел к радиоприемнику. Радио Берлина, охрипнув от чревовещаний доктора Геббельса, передавало спортивные новости. Штирлиц покрутил ручку громкости, заглушив ржание Айсмана.
Репродуктор, подрагивая мембраной, бодрым молодцеватым фальцетом бубнил:
– Сегодня в семнадцать тридцать по Берлинскому времени состоится футбольный матч на кубок "Седьмая улыбка Евы Браун" между нашими любимыми командами "Морские львы" и "Небесный эдельвейс".
– Айсман! Ты любишь "Морских львов"? – спросил Штирлиц, возвратившись в кресло.
– Не пробовал, – всхрапнул Айсман, поглаживая колени Элены.
– Как я тебе нравлюсь, Штирлиц? – вызывающе помахала ножкой голая Эльза на столе. – Лучше мой стриптиз, чем тот, который видел Айсман?
– Не люблю стриптиз, – сознался морально устойчивый Штирлиц. – Люблю футбол.
– О! – воскликнул Айсман. – Женский футбол – это хорошо! Помню в Мадриде там были такие клевые телки! У одной во время игры порвались трусы. Весь стадион оборжался!
– Какой женский футбол? – поморщился Штирлиц. – Ему предлагают сходить на матч, а он хочет какие-то трусы!
– Отличная идея! – вскочил Айсман. – И как она пришла к тебе в голову? Я бы не додумался! А за кого будем болеть?
– Не знаю. Давай подкинем десять пфефингов, – Штирлиц всегда называл немецкие пфенниги по-разному, всенародно объясняя это презрением к мелким монеткам, а на самом деле потому что не мог запомнить это слово. – Если орел – "Небесные львы", решка – "Морской эдельвейс".
– Монетка есть? – спросил Айсман у Элены. – О, отлично!
Он подкинул монету и полез доставать ее из-под дивана.
– Скоро там? – поинтересовался Штирлиц.
– У, черт! – запыхтел Айсман. – Я, кажется, застрял.
Женщины с радостным визгом, как будто они этого долго ждали, бросились к ногам Айсмана.
– А-а-а! – орал тот, отбрыкиваясь, и в конце концов вылез пыльный и озадаченный.
– Не нашел. Но, по-моему, это был орел.
– Элена! – скомандовал Штирлиц. – Достань!
Девушка полезла под диван. Айсман с вожделением разглядывал ее стройные ножки и белые трусики.
– Что хорошо в женщинах, так это их нижнее белье, – шепнул он на ухо Штирлицу.
– Фу, – сказал Штирлиц. – Эй, под диваном! Сколько там пофингов?
– Десять пфеннигов!